Через несколько часов он был уже в поселке. Не скрываясь, отправился к дому участкового уполномоченного. Калитка была заперта, и ему пришлось изрядно поколотить в нее сапогом.

— Кто это еще расшумелся! — послышался рассерженный голос. — Потише нельзя? — Калитка отворилась. — Товарищ майор, так это вы! Чего же без предупреждения, как снег на голову.

— Если бы я тебя предупредил, так ты бы сейчас сидел за чернильницей и изображал для меня делового человека, а так мне все понятно: спишь днем, значит, недавно вернулся с маршрутной разведки, а может быть, и в опергруппе на пикете был. Верно?

— Точно угадали, Дмитрий Данилович, хорошо с вами работать, дай бог вам здоровья. Вы сотрудников ни в чем плохом не подозреваете. Был бы на вашем месте сейчас Молодцов, так тот и спрашивать меня не стал бы, такого шороху навел, пугал бы без меры.

— Ладно, не осуждай за глаза. Вот приедет он сюда вскорости, ты ему в лицо все и выскажи в моем присутствии.

— Не обращайте внимания, товарищ майор, это у меня вырвалось. Знаете, как у детишек бывает: нежданчик — ляпнешь сдуру, а потом неделю переживаешь. С чего начнем, Дмитрий Данилович, перекусим, а потом вам о делах доложить или сначала доложить, а потом перекусим?

— Все по-другому будет, Прокопий Иванович. Я без тебя чайку попью. А ты сейчас оденешься по всей форме и отправишься к Шишкиным, знаешь таких?

— Шутите, товарищ майор? Чего же не знать, Афанасий у меня еще до банды на примете был. Он, знаете ли, из тех, кто одержим мечтой разбогатеть. Как — ему все равно. Я как-то дал совет — нужны деньги, так отправляйся старательские шурфы бить, если фарт поймаешь, гроши заведутся. Нет, он кайлом трудиться не желал, тяжело, дескать. Мне бы, говорит, желательно по Государственному займу выиграть или по дороге на собственный огород самородочен найти килограммов на десять.

— Раиса из Якутска уже приехала?

— Уже с неделю здесь, второго мальчонка родила. По хозяйству возится — уже на работу думает идти. Но ей теперь в кассе работать нельзя, утеряла из-за мужа доверие. Верно?

— Она знает, что Афанасия убили?

— Откуда она может знать? Я сам об этом только на оперативном совещании услышал, а указаний о том, чтобы ей рассказать, не было.

— Вот я тебе такое указание и даю. Отправляйся сейчас прямо к ней и скажи, что ее муж Афанасий вступил в банду и участвовал в ограблении прииска «Огонек». Потом налетчики разругались, золото не поделили и убили Афанасия. Труп похоронили, это место ей позже укажем. Все понял?

— Товарищ майор, может быть, вы сами ей скажете? Как начнутся бабьи вопли и сопли, она мне потом неделю сниться будет. Все-таки кормящая мать, а ну если молоко пропадет, товарищ майор?.. Не могу я…

— Знаешь, младший лейтенант, что я тебе скажу? В настоящий момент меня не интересует, можешь ты или нет, обязан! Ясно? Рано или поздно мы ей обязаны сообщить об этом, горя ей не миновать. Конечно, я тебя, Прокопий, понимаю, кому охота быть вестником несчастья, но нам, сотрудникам милиции, это приходится делать чаще, чем кому-либо другому. А мне с ней еще немало придется говорить. Но к тому времени ты вторую мою задачу выполнишь. Нужно мне о ней узнать все, что можно: где крестилась, как училась, с кем любилась, на что способна. Даю тебе для всего этого завтрашний день. Доложишь обо всем, что узнаешь, а послезавтра я к ней отправлюсь.

— Второе задание проще, товарищ майор, но вот слез ее я боюсь.

— Ты не бойся, говори все как есть. Мы ведь с тобой не врем, не таимся. И не наша с тобой вина, Прокопий, что он там свою смерть нашел. Шишкин, когда сдружился с ними, когда Гошку в доме принимал и клиентов ему для протезирования искал, уже тогда должен был понимать, что дело добром не кончится. Не тяни время, младший лейтенант, отправляйся к Шишкиным. Могу тебе только один совет дать. Расскажи сначала обо всем этом какой-нибудь ее соседке, с которой Раиса дружна, ведь есть у нее такая. Бабы — народ сердечный, жалостливый, она помягче постарается все это преподнести, да и потом утешит. Через часок ты иди, и чтобы все было, как договаривались, слово в слово.

— Ну и хитры вы, товарищ майор.

— Это от нужды, Прокопий, я ведь не меньше твоего женского горя не люблю. Куда приятнее сообщать о рождении сына, например, а еще лучше — внука. Любой дед тебя за такую новость расцелует.

Участковый ушел. Майор Квасов попил в его отсутствие чайку и сел составлять шифровку в Якутск, делясь своими соображениями и испрашивая разрешения на начало новой операции.

Часа через два вернулся хозяин.

— Ну, товарищ майор, после таких заданий нужно прямо в баньку топать и париться до седьмого пота, и свой пот смывая, и чужие слезы. Вроде бы и не кричала она, а это, оказывается, еще страшнее.

— Так ты сам ей говорил илы как я советовал?

— Сначала напустил на нее соседку. Та, узнав о смерти Афанасия, расхлюпалась. Вся в слезах к Раисе ушла. Где-то через часок я расхрабрился и следом за ней. Постучался, все чин чинарем, никто не отвечает. Захожу, а они обе сидят в обнимку, слезами заливаются. Я тогда соседке мигаю, уйди, мол, дай поговорить. У нас с ней договоренность была такая; я ей о причине смерти не рассказал, несчастный случай, и все. Ушла она. Я тогда вдове все по порядку, как вы советовали. Выслушала, осунулась еще больше. Слезы вытерла, спрашивает, кто Афанасия убил. Не знаю этого, отвечаю, но если хотите, через денек-другой отведу вас к человеку хорошему, тот все до деталей расскажет. Велел ей даже родным не говорить пока, как Афонька свою смерть нашел. Но об этом ее можно было не предупреждать, кому хочется на себя такой позор навлекать. Ей ведь придется и это еще испытать.

К концу второго дня, как и договаривались, участковый докладывал майору Квасову все, что узнал о Шишкиной.

— Родилась Раиса в Якутске, там и прожинала с матерью. В наше село попала после третьего курса техникума на практику в приисковую бухгалтерию.

— Нашел, Прокопий, кого-нибудь из тех, кто с ней в то время работал?

— А как же, товарищ майор. О Раисе рассказывают только хорошее, дескать, работник аккуратный, каждую цифру десять раз проверит, прежде чем в ведомость вписать. Доверяли ей.

— Может, транжирка Раиса? Деньги любит и подтолкнула этим мужа в банду?

— Одевается всегда скромно, но чистенько, за нарядами особенно не гоняется. Питаются как и все, скудно, а в мирное время предпочитали якутскую кухню: сытно и просто, без особых затей.

— Как же они с Афанасием подружились? Что-то в твоем рассказе не вяжется. Она вся из себя положительная, а клюнула, понимаешь, на ленивого малого. Да и не из красавцев он.

— Так ведь любят, как моя жена говорит, не за что, а вопреки…

— А как жили?

— Вроде нормально, товарищ майор. Правда, характер свой она ему не раз показывала. Бывало, и в дом не пускала, и друзей с бутылками со двора выгоняла. Потом ей надоело его воспитывать, знаете, как в семьях иной раз бывает: не гляжу, так и не вижу, не хочу, так и не слышу. Бабы иной раз нашего брата пытаются перелицевать, так себе дороже обходится.

— Это все, что узнал, или еще что-то в заначке держишь?

— Вроде все, товарищ майор. Могу добавить, что к своему сынку Афанасий очень хорошо относился. С рук не спускал, баловал, игрушек гору наделал из меха и из дерева. Не появись у него в доме Гошка, перебесился бы мужик и стал бы таким, как все: и работал бы нормально, и в бутылочку поменьше заглядывал.

— Да редко ли так бывает, Прокопий? Тлеет, тлеет, ум пропивает, а там ушлый дядя бересты подбросил, и запылало. Ну, спасибо за помощь, сегодня нанесу Раисе визит.

— Мне с вами идти?

— Не стоит, Прокопий, у тебя своих дел много, а скоро еще больше будет.

Через полчаса майор Квасов стучался в дом Шишкиных. Открыла ему молодая якутка в глухом длинном и просторном темном платье. Голова ее низко повязана косынкой; худощавое лицо с выдающимися широкими скулами и слегка раскосые большие печальные глаза. Квасов сразу же отметил красоту, нередкую для молодых якуток. Особое своеобразие, кроме глаз, ей придавали широкие, полные, четко очерченные губы и, конечно, брови: черные, летящие. Ему подумалось, что такой женщине можно верить и лучше сразу же говорить с ней начистоту, чтобы не посеять сомнения.